На главную

З.ФРЕЙД, Психология масс и анализ человеческого "Я"

IX. СТАДНЫЙ  ИНСТИНКТ 
 Мы недолго будем радоваться иллю-
зорному разрешению загадки  массы  этой  формулой.  Нас
тотчас обеспокоит мысль о том, что мы, в сущности, сос-
лались на загадку гипноза, в котором есть еще так много
неразрешенного.  И тут возникает новое возражение даль-
нейшему исследованию.  Мы должны сказать себе, что мно-
гочисленные аффективные привязанности,  отмеченные нами
в массе,  вполне достаточны для объяснения одной из  ее
характерных черт: недостатка самостоятельности и иници-
ативы у индивида,  однородности его реакций с реакциями
всех других,  его снижения,  так сказать,  до массового
индивида.  Но масса проявляет нечто  большее,  если  мы
рассмотрим ее как одно целое;  черты слабости интеллек-
туальной деятельности,  аффективной  незаторможенности,
неспособности к обуздыванию и к отсрочке,  склонность к
переходу границ в проявлении чувств и к полному перехо-
ду этих чувств в действия --все это и т.  п.,  так ярко
изложенное Лебоном, создает несомненную картину регрес-
сии душевной деятельности до более ранней ступени,  ка-
кую мы обычно находим у дикарей и у детей.  Такая  рег-
рессия особенно характерна для обыкновенной массы, в то
время как у высоко  организованных  искусственных  масс
она,  как мы слышали, не может быть глубокой. Таким об-
разом у нас получается впечатление состояния, в котором
отдельные  эмоциальные  побуждения и личный интеллекту-
альный акт индивида слишком слабы, чтобы проявиться от-
дельно  и  обязательно должны дожидаться подкрепления в
виде однородного повторения со  стороны  других  людей.
Вспомним о том,  сколько этих феноменов зависимости от-
носится к нормальной конституции человеческого  общест-
ва, как мало в нем имеется оригинальности и личного му-
жества,  как сильно каждый человек находится во  власти
установок  массовой души,  проявляющейся в расовых осо-
бенностях, в сословных предрассудках, общественном мне-
нии и т. д. Загадка суггестивного влияния увеличивается
для нас утверждением того факта, что такое влияние ока-
зывается  не  только  вождем,  но и каждым индивидом на
другого индивида, и мы бросаем себе упрек в том, что мы
односторонне подчеркнули отношение к вождю,  не обратив
никакого внимания на другой фактор взаимного  внушения.
Из чувства скромности мы захотим прислушаться к другому
голосу,  который сулит нам объяснение, исходящее из бо-
лее простых основоположений. Я заимствую такое объясне-
ние из прекрасной книги W. Trotter'a о стадном инстинк-
те и сожалею лишь о том, что она не вполне избежала ан-
типатии,  явившейся результатом последней великой  вой-
ны27. Trotter считает описанные душевные феномены массы
производным стадного инстинкта (gregariousness), являю-
щегося  врожденным  как для человека,  так и для других
видов животных.  Эта  стадность  является  биологически
аналогией  и  как  бы продолжением многоклеточности;  в
смысле либидинозной теории она является дальнейшим про-
явлением  вытекающей из либидо склонности всех однород-
ных живых существ объединиться в единицы большого  объ-
ема28.  Индивид  чувствует  себя неполным (incomplete),
когда он один.  Страх маленького ребенка  является  уже
проявлением этого стадного инстинкта. Противоречие ста-
ду равносильно отделению от него и потому избегается со
страхом.  Стадо  же  отрицает  все новое,  непривычное.
Стадный инстинкт является чем-то  первичным,  неподдаю-
щимся  дальнейшему  разложению  (which  cannot be split
up).  Trotter приводит ряд влечений  (или  инстинктов),
которые он считает первичными: инстинкт самосохранения,
питания, половой инстинкт и стадный инстинкт. Последний
должен  часто  противопоставляться  другим  инстинктам.
Сознание виновности и чувство долга являются  характер-
ным достоянием gregarious animal. Из стадного инстинкта
исходят,  по мнению Trotter'a также и вытесняющие силы,
которые психоанализ открыл в "Я",  а следовательно и то
сопротивление,  с которым сталкивается врач при психоа-
налитическом лечении. Своим значением язык обязан своей
способности дать людям возможность взаимного  понимания
в стаде,  на нем покоится, главным образом, идентифика-
ция индивидов друг с другом.  Подобно тому как Лебон  в
центре  своего внимания поставил преимущественно харак-
терные недолговечные массы,  a Mc Dougall -- стабильные
общества, так Trotter сосредоточил свое внимание на са-
мых распространенных объединениях,  в которых живет че-
ловек,  этот  zwou politikou,  и дал им психологическое
обоснование.  Тrоtter'y не нужно  искать  происхождения
стадного инстинкта,  так как он считает его первичным и
не разрешимым.  Его примечание, что Boris Sidis считает
стадный инстинкт производным внушаемости, к счастью для
него излишне;  это -- объяснение по хорошо  известному,
неудовлетворительному  шаблону,  и  обратное положение,
гласящее, что внушаемость является производным стадного
инстинкта,  оказалось для меня более очевидным. Но про-
тив изложения Trotter'a можно с еще большим правом, чем
против других, возразить, что оно обращает слишком мало
внимания на роль вождя в  массе,  в  то  время  как  мы
склонны  к противоположному мнению,  что сущность массы
не может быть понята,  если пренебречь вождем.  Стадный
инстинкт вообще не оставляет места вождю,  вождь только
случайно привходит в стадо,  и в связи с этим стоит тот
факт,  что  из этого инстинкта нет пути к потребности в
божестве;  стаду недостает пастуха. Но, кроме того, из-
ложение Trotter'a можно психологически опровергнуть, т.
е. можно по меньшей мере сделать вероятным, что стадное
влечение поддается разложению, что оно не является пер-
вичным в том смысле,  как инстинкт самосохранения и по-
ловой инстинкт.  Разумеется, нелегко проследить онтоге-
нез стадного инстинкта.  Страх маленького ребенка,  ос-
тавленного  наедине (Trotter толкует его уже как прояв-
ление инстинкта), легче допускает другое толкование. Он
относится  к матери,  впоследствии к другим любимым ли-
цам,  и является выражением неисполненного  желания,  с
которым ребенок не умеет ничего сделать,  кроме превра-
щения его в страх29. Страх оставленного наедине с самим
собою  маленького  ребенка  не уляжется при виде любого
человека "из стада";  наоборот, приближение такого "чу-
жого  человека" вызовет лишь страх.  У ребенка долго не
замечают ничего,  что говорило бы о  стадном  инстинкте
или о чувстве массы (Massengefьhl). Такое чувство обра-
зуется лишь в детских, где много детей, из их отношения
к родителям, а именно: как начальная зависть, с которой
старший ребенок встречает младшего. Старший ребенок хо-
тел бы,  конечно,  ревниво вытеснить младшего, отдалить
его от родителей,  лишить его всех прав, но ввиду того,
что этот ребенок,  как и все последующие, одинаково лю-
бим родителями,  старший ребенок,  не имея  возможности
удержать свою враждебную установку без ущерба для себя,
вынужден идентифицировать себя с другими  детьми,  и  в
детской среде возникает чувство массы или общности, по-
лучающее свое дальнейшее развитие в школе.  Первым тре-
бованием  этого реактивного образования является требо-
вание справедливости,  одинакового обращения со  всеми.
Известно,  как громко и настойчиво проявляется это тре-
бование в школе. Если я сам не могу быть любимчиком, то
пусть, по крайней мере, никто не будет любимчиком. Мож-
но было бы считать это превращение  и  замену  ревности
чувством  массы  в детской и в школе чем-то неправдопо-
добным, если бы тот же самый процесс вновь не наблюдал-
ся  несколько  позже  при  других  соотношениях.  Стоит
вспомнить о толпе мечтательно влюбленных  дам  и  жриц,
теснящихся  вокруг певца или пианиста после его концер-
та.  Вероятно, каждой из них хотелось бы отнестись рев-
ниво ко всем другим,  однако, ввиду их множества и свя-
занной с этим невозможности достичь цели своей влюблен-
ности,  они отказываются от этого и вместо того,  чтобы
вцепиться друг другу в волосы,  они действуют, как еди-
ная масса,  благоговеющая перед тем, кого они чествуют,
проявляя это сообща;  они были бы рады  поделиться  его
локоном. Они, первоначальные соперницы, могут идентифи-
цироваться друг с другом,  благодаря одинаковой любви к
одному и тому же объекту. Если ситуация, как это обычно
бывает,  может быть разрешена с помощью инстинкта  нес-
колькими способами,  то нет ничего удивительного в том,
что осуществляется тот исход, с которым связана возмож-
ность некоторого удовлетворения,  в то время как другой
способ,  даже более очевидный, не используется, так как
реальные  соотношения  отказывают ему в достижении этой
цели.  Дух общественности, esprit de corps и т. д., ко-
торые  оказывают впоследствии свое действие в обществе,
не скрывают своего происхождения из первоначальной  за-
висти.  Никто не должен иметь желания выдвинуться, каж-
дый должен быть равен другому, все должны обладать оди-
наковыми  ценностями.  Социальная справедливость должна
обозначать, что человек сам отказывается от многого для
того,  чтобы другие тоже должны были отказаться от это-
го, или -- что то же самое -- не могли требовать этого.
Это требование равенства является корнем социальной со-
вести и чувства долга.  Неожиданным образом мы  находим
его в боязни инфекции у сифилитиков,  которую мы поняли
благодаря психоанализу. Боязнь этих несчастных является
выражением их сопротивления против бессознательного же-
лания распространить свою инфекцию на других. Ибо поче-
му  же они одни должны быть инфицированы и лишены очень
многого,  а другие -- нет? Прекрасная притча о суде Со-
ломона  имеет  это же самое ядро.  Если у одной женщины
умер ребенок, то другая тоже не должна иметь живого ре-
бенка.  По этому желанию можно было узнать потерпевшую.
Итак,  социальное чувство покоится на превращении чувс-
тва,  бывшего сначала враждебным,  в положительно окра-
шенную привязанность,  носящую характер  идентификации.
Поскольку мы до сих пор проследили этот процесс, оказы-
вается,  что это превращение совершается  под  влиянием
обшей нежной привязанности к лицу,  стоящему вне массы.
Наш анализ идентификации кажется нам самим неисчерпыва-
ющим,  но для нашей настоящей цели достаточно вернуться
к тому положению, что масса требует строгого соблюдения
равенства.  Мы уже слышали при обсуждении обеих искусс-
твенных масс, церкви и армии, что их предпосылкой явля-
ется  одинаковая любовь вождя ко всем участникам массы.
Но мы не забываем, что требование равенства, существую-
щее  в массе,  относится только к ее отдельным членам и
не касается вождя. Все участники массы должны быть рав-
ны между собою,  но все они хотят, чтоб над ними власт-
вовал вождь. Многие равные между собою, могущие иденти-
фицироваться друг с другом,  и один единственный,  пре-
восходящий их всех -- такова ситуация,  существующая  в
жизнеспособной массе.  Следовательно, мы позволяем себе
внести коррекцию в выражение Trotter'a что  человек  --
стадное  животное;  он  является  скорее животным орды,
участником орды,  предводительствуемой вождем.